Мэтт Моллой (Matt Molloy) — легендарный ирландский флейтист, известный по работе в таких группах, как Planxty, Bothy Band, Chieftains и множеством своих сольных альбомов. Все проекты с его участием так или иначе стали легендарными. Вот интервью с ним, оно давнее — 1997 год, но, тем не менее, интересное, как мне кажется. Влияние Мэтта Моллоя на развитие и распространение ирландской флейтовой (и не только) музыки очень велико.

Интервью с Мэттом Моллоем, взятое канадским флейтистом из Монреаля Шоном МакКатченом из Монреаля 26 сентября 1997 года вскоре после выхода сольного альбома Мэтта Моллоя «Shadows on Stone».

И.(Интервьюер). Ваш отец и дядя играли на флейте?

 

М.М. (Мэтт Моллой) Да, и мой дедушка тоже. Все по папиной линии играли. Мой дед играл на границе веков (19-20го).
Они все были из Слайго, Южного Слайго, это совсем близко от моих родных мест. Я родился совсем рядом — через границу — в графстве Роскоммон, мы оттуда.

 

И. В буклете к вашему диску есть замечательное описание, как вы в детстве слушали звук ветра в деревьях и он переплетался с музыкой у вас в голове.

 

М.М. В детстве я просто впитывал музыку. Наверное, так точнее всего это выразить. Это вроде как если ваши родители один говорит по английски, а другой по французски — вы просто впитываете это, и все. Мой отец играл музыку. Он на какое-то время бросил, но, когда увидел, что я этим интересуюсь, начал учить меня. Я начал в файф-энд-драм бэнде в Национальной Школе. Мне было интересно, и я начал учить простенькие марши, для бэнда. А мой отец начал учить меня. Ему стало интересно. В то время он инструмент почти забросил. Потом достал флейту из старого чемодана, который привез из Америки, смазал ее и начал играть. Вот так, ничего особенного.

 

И. Почему именно флейта?

 

М.М. Ну, что касается сумасшествия…. я не знаю, просто я на нее подсел, как и мой отец, мой дядя, мой дед. Это инструмент, который отзывается в моей душе. Или, по другому, — мне нравится впечатление, которое производит звук этого инструмента. С помощью флейты я могу лучше всего выразить то, что чувствую.

 

И. Вы часто ходили на сейшны?

 

М.М. Тогда не было столько сейшнов, как сейчас. В 50х были семьи, которые любили музыку, и вот они общались с другими такими семьями. Собирались вместе раз в месяц. Нам в чем то повезло: рядом с нами жил учитель ирландского, преподавал язык, — он жил в соседней квартире. Играл на скрипке. Он не был великим скрипачом, но был большим энтузиастом музыки и языка. Он был отличный организатор. Собирал людей на встречи которые назывались «scoraiocht» — от ирландского scor — делиться; музыкальные встречи, они проходили в школе. Музыканты из одного города приезжали в одни выходные, музыканты из другого — в следующие. А мы приходили раз в 2 недели, или в 3. Так конечно гораздо реже удавалось услышать других музыкантов, чем сейчас, но все же мы встерчались с людьми, единомышленниками, слушали разные варианты мелодий, учили новые — это было замечательно, особенно для такого подростка, каким я тогда был.

 

И. Что вы скажете о громкости флейты на сейшнах?

 

М.М. Вряд ли это большая проблема. У меня паб в Вестпорте, графство Мэйо, и там у меня музыка каждый вечер. Сейшны. Ни коим образом не для туристов. Обычно приходят два парня и начнают играть, а потом другие подключаются. И я тоже сам регулярно играю. И мой сын. Тоже на флейте. Нет, это не проблема. Если у вас буйная толпа — тогда конечно будет проблематично. Ко мне заходят игроки в гольф, музыка их не интересует, но нравится атмосфера. Я их вежливо прошу перейти в другое помещение паба. А комната, где мы обычно играем — это на самом деле бывшая кухня. Вот в ней мы и вершим дела. В 9 случаях из 10 проблем никаких.

 

И. Вы начинали играть на безымянной флейте немецкой системы, с маленькими отверстиями и нежным звуком, так ведь?

 

М.М. Да. Я начал на флейте отца. Он купил ее в Нью Йорке, в магазине Вурлицеров, изготовителей пианино. Мой отец долго жил в Штатах. Он переехал туда в 20х. Там купил эту флейту немецкой системы. Все точно как вы описываете. Маленькие отверстия, нежный звук. Она была хороша для соло, но в грохоте и мешанине бэнда или сейшна (я играл в кейли бэндах) ее было не слышно. Я взял поиграть флейту Рудалл энд Роуз (Rudall and Rose) — мне дали Рудалл энд Роуз, чтобы я сказал о ней свое мнение. Это была красота. Мой друг мне ее дал. В Бофи Бэнд (Bothy Band) я всегда играл на Рудалл энд Роузе.

 

И. Вы играли на ми-бемольной фейте в ранние годы?

 

М.М. Одно время стало чем-то вроде моды играть в ми-бемоле, но мне кажется, что одним из первых начал это делать я. Я периодически играл с Томми Пиплзом (Tommy Peoples), скрипачом. Он любил играть выше обычного строя. Но, скорее, все получилось просто случайно. Мой друг познакомил меня с человеком, который повредил руку. Он играл на флейте в духовом ансамбле, они играли в ми-бемоле. Я об этом ничего не знал, но он хотел продать мне свою флейту, что и сделал. Это была замечательная флейта. Очень мне понравилась. Но я с ней никуда не мог пойти. Все сейшны был в РЕ. Но Томми слышал, как я на ней играю. Он любил перестраивать струны в ми-бемоль — вот так все и началось. А я записал на этой флейте первый альбом.

 

И. Кто изготовил ваши инструменты?

 

М.М. То, на чем я играю — это Бузи (Boosey). Называется Pratten’s Perfected Boosey — Бузи, улучшенный Праттеном. Сделано в 1861, у меня есть оригинальные кейс и гарантия от Сидни Праттена. Он был знаменитым флейтистом своего времени, сотрудничал с Бузи на предмет изготовления совершенной флейты с открытыми отверстиями, флейты простой системы. Он пишет что то вроде такого: «Этот инструмент — совершенный во всех отношениях». На этой концертной флейте я играю с The Chieftains, и на своем последнем альбоме The Wind in the Woods.

 

И. А что там такого улучшенного?

 

М.М. Вам бы спросить об этом Сидни Праттена, однако его давно нет. Эта флейта называется Pratten’s Perfected Boosey — Бузи, улучшенный Праттеном. Несколько преувеличено, я думаю. Праттен сотрудничал с Бузи до того, как тот стал Boosey and Hawkes. Они стремились добиться громкого, яркого звука. Сделали отверстия чуть побольше. Это флейта с относительно большими отверстиями.

 

И. Это ваша любимая флейта?

 

М.М. Я к ней всегда возвращаюсь. Играю на ней уже 25 лет.

 

И. От чего зависит, что она дает звук который вам нравится — от особенностей устройства модели, или просто повезло с инструментом?

 

М.М. Он мне подходит. Моему стилю игры. Я чувствую, что он достаточно отзывчив. В нем есть сила, когда мне это нужно, и богатый «деревянный (reedy)» тембр, который меня радует, когда я в форме. Это трудный для игры инструмент, не из легких, чуткий к дыханию и т.д.

Еще одна флейта на альбоме Shadows on Stone — это Хокс Си-бемоль (Hawkes Bb), на 4 или 5 треках. Прекрасный инструмент. Я его очень люблю. Сделан где-то в 1880. Хороший старый инструмент, с отличным звуком.

 

И. Что вы думаете о современных флейтовых мастерах, о том как развивается производство флейт?

М.М. По моему мнению, лучший из современных мастеров — парень по имени Патрик Олвелл (Patrick Olwell) из Вирджинии. Он замечательный мастер. Сам тоже играет. Он понимает инструменты. Когда пытаешься сказать ему, что тебе нужно от инструмента, когда начинаешь говорить про диапазон, окраску тембра, строй, он понимает, о чем речь, и может это воспроизвести, что уже довольно серьезный дар.

Есть еще один парень — в Англии, Крис Вилкс (Chris Wilkes). А в Ирландии есть Хэмми Хэмилтон (Hammy Hamilton), Сэм Мюррей (Sam Murray), Брендан МакМахон (Brendan McMahon). Они все достигли результатов в изготовлении инструментов. Поначалу все было не фонтан, но потом они научились. У них прекрасные станки. Все они делают хорошие флейты, замечательные инструменты. Это здорово, если учесть, что это ремесло было почти забыто.

Патрик Олвелл, которого я бы назвал одним из самых лучших, был у меня дома пару месяцев назад. Мы просто сидели и говорили про разные проблемы игры на флейте, заодно проверяя их на практике. О него были с собой образцы и мы их пробовали; он спрашивал мое мнение, я ему честно говорил свое впечатление обо всем, что он привез. Что было хорошо, что было плохо, что могло бы быть лучше — вот так.

 

И. Что бы вы назвали идеальной флейтой?

М.М. Возьмем, например, лодки. У меня есть лодка. Я говорю своему брату, у него тоже есть лодка. «Знаешь, я вот думаю об идеальной лодке. Длиной 33 фута. Я с ней смогу один управиться, она как раз подходящего размера. На пару футов больше, чем у меня сейчас, да.»
«Вот,» я говорю брату, «у меня будет реально хорошая. Я за нее собираюсь отдать деньги, она меня еще переживет, послужит мне 10 или 15 лет, а потом мне уже будет не надо.» Вот так вот. А брат говорит: «Ты знаешь, что такое идеальная лодка?» «Нет, не знаю?» «А такая, которая на 2 фута длинее, чем у тебя сейчас». Никогда не перестаешь узнавать новое.

 

У меня есть флейта Олвелла. На ней играет моя дочь. Это очень легкий в игре инструмент. Легко продувается. Я знаю, что не буду на нем играть в ближайшие 10 лет. Я чувствую, что у меня еще хватит сил для Бузи. Вот когда мои батарейки сядут, тогда да, — на флейтах Патрика легко играть, легко их продуть. Раза в два легче, чем на той, что я сейчас играю. Он превратил это в изящное искусство.

 

И. Ваша техника — это дар от рождения или результат практики?

М.М. Ну, я занимался, да, в ранние годы. Там, откуда я родом, полно хороших скрипачей и флейтистов. В графствах Слайго-Роскоммон существует сильная традиция скрипичной и флейтовой музыки: Майкл Колман, Пэдди Киллоран, другие. Там полно флейтистов. Думаю, что чтобы как-то выделиться среди них, нужно было иметь в своей музыке что-то особенное. Я начал к этому стремиться и играть мелодии, которые никто на флейте не играл. Скрипичные мелодии, аккордеонные, волыночные. И смотрел, как выходило.

 

И. Что делает мелодию скрипичной или акордеонной?

М.М. Украшения, например, в игре на волынке. Техника может быть довольно сложной. Когда пытаешься усвоить скрипичный тьюн, скачешь из октавы в октаву и все такое, или аккордеонный… Сравнительно легко на этих инструментах, и совесем другое дело на флейте.

Но чтобы просто испробовать все это, увидеть, можно ли это сделать, я в это погружался с головой. И до сих пор погружен. Вот так я работал. Со временем эта проблема исчезла. Сейчас много флейтистов, которые знают, что можно это делать, и делают, и даже больше. Но раньше многие из этих мелодий никогда не игрались на флейте — я не знаю почему.

 

И.На первом альбоме вы первым из флейтистов стали играть некоторые новые украшения.

М.М. А, твердое Ре (hard D), это так… Оно никогда не будет звучать, как звучит на волынке. Волынка — язычковый инструмент и по звукоизвлечению отличается от флейты. Вряд-ли когда либо на флейте можно будет сыграть это твердое Ре так, как хотелось бы.

 

И. Оно (твердое Ре) играется на амбушюре или пальцами?

М.М. Ну, и тем, и тем. Оно вроде как уже стало типичным украшением для флейты, и некоторые исполнители довольно эффектно его играют. Но оно не стоит такого внимания.

 

И. Вы записываете мелодии нотами?

М.М. К сожалению, я начинаю забывать мелодии. Я записываю первые ноты мелодии, начала частей. Просто фиксирую их, в АВС. Я никогда не учился правильно читать музыку. Но у меня есть своя система записи акцентов, точек, пауз. Мне она понятна. За годы игры я разработал систему, она примитивна, просто для напоминания. Мы много ездим (с Chieftains). Я слушаю кассеты, с сейшнов и другое, в самолетах. Блокнот и тьюн, который меня интересует — я записываю какие-то его ноты. Чтобы потом совсем не забыть.

 

И. Сейчас есть тенденция играть очень быстро и напряженно. Как вы отностесь к тому, как развивается музыка?

М.М. Не думаю, что меня это очень беспокоит. Такое тоже бывает. C группой я тоже играю музыку быстро. Безумный ритм гастролей. Я в дороге 4-5 месяцев в году, с очень плотным расписанием. С возрастом маятник начинает идти в другую сторону. Когда я приезжаю домой — я хочу уединения и тишины — противоположного тому, что бывает в поездках. В 5 минутах ходьбы от моего дома есть лес, я там гуляю или смотрю на море, люблю его, реки. У меня есть лодка. Я люблю рыбачить, купаться, немного ныряю с аквалангом. Просто гулять с собакой. Становишься более самоуглубленным. Мне кажется, мелодии, относящиеся к природе, по особенному отзываются в моей душе. Это проходит сквозь последний альбом, мне кажется. Может это и от возраста — самоуглубление, но я сомневаюсь.

 

И. Если кто-то хочет понять танцевальную музыку, нужно ли танцевать?

 

М.М. Может быть. У меня такая проблема — когда я начинал, в 50-60х, были кейли-бэнды, и с каждым, который приезжал к нам в город, я играл на флейте. У меня хорошо получалось, и они были рады, когда я приходил. Это означало, что два других флейтиста могли по очереди уходить танцевать, пока я играл. Я, кажется, всегда играл для танцоров. У меня никогда не было возможности танцевать. Я не знаю, была ли у меня вообще возможность когда-либо поставить одну ногу против другой. Вот так.

 

И. Что бы вы могли пожелать исполнителям ирландской музыки?

М.М.Вот что важно. Чем более вы изучаете ее, и углубляетесь в музыку, тем больше понимаете то, что не знали, я думаю. Если вы понимаете, что вам еще многому нужно учиться — вы развиваетесь. Вот так я это вижу — ко времени, когда я пойму, что достаточно хорош — я буду уже слишком старым.

 

И. Ирландская музыка — это всего несколько ладов и ритмов. Игра в унисон. Но, тем не менее, огромная красота и энергия. Ограниченные средства, большие возможности.

М.М. Исконная форма, что касается народной музыки, это сольное исполнение, все вокруг этого. Это разнообразие, которе вы можете придать мелодической линии, основе мелодии. Вам это удается или не удается. Не нужно играть мелодию так же, как ее играю я. Или мне играть ее как еще кто-то. Нужно, чтобы на ней был ваш отпечаток. Он может быть хороший, плохой, никакой, но это — вы. Ваша индивидуальность. Собственно, то, что вам удается или нет.

У нас есть тысячи, буквально тысячи мелодий. Поиграть с мелодией, придать ей форму, попытаться вложить в нее настроение, которое, по вашему, она должна нести…. иногда это работает, иногда — нет. Но, при всем этом, я знаю, что музыка изменилась. Ее внедрили в рок, и еще в черт знает что. Иногда это работает, иногда нет. Это интересно, но я могу без этого обойтись, могу без этого жить. И мне это не мешает.

И.

Вам хватает ирландской традиции?

М.М. В ней все, что мне нужно. Это часть меня. Продолжение меня. Это я. Что еще сказать — это часть того, что я есть.

1997

 

переведено Ильей «Викингом» Никифоровым по http://www.mattmolloy.com/interview.html